Состояние ретейла прямо и мгновенно отражает желание и возможность населения покупать. Это своего рода эффект домино. Во-первых, люди и компании, которые занимаются производством и продажей товаров, сами по себе составляют огромный сегмент экономики.

Во-вторых, ретейл стимулирует сегмент складской недвижимости. Ведь если потребитель богатеет и сгребает с прилавков условные айфоны — склады растут, чтобы эти айфоны привозить и хранить. В-третьих, богатеющий потребитель — и сам сотрудник или владелец какого-то бизнеса. Раз сотрудник может позволить себе парочку новеньких айфонов, то и его работодатель может уехать из местного дома культуры в огромный бизнес-центр класса А. Так влияет рост розничных продаж и на развитие офисного сегмента.

Если потребители не уверены в своем финансовом будущем, они покупают новые джинсы, холодильники и телефоны, когда старые превращаются в прах вместе с показателями розничной торговли в регионе. По крайней мере такая логика справедлива для нормальных рынков, где есть разные производители, развитая конкуренция и множество покупателей, а государство не монополист ни на одном из уровней.

У нас для всех сегментов рынка все еще актуально явление «Москва, Питер и остальная Россия» — 95% всех инвестиций приходится на две российские столицы, качественного офисного сегмента в отдаленных регионах вообще нет, лубочная туристическая отрасль соседствует в малых городах с мрачными торговыми центрами из 1990-х.

Да, ретейл рос, но рос на мыльном пузыре потребительских кредитов с атомной процентной ставкой. Гипертрофированное общество потребления — единственное, что мы смогли построить за 30 лет рыночной экономики. И нынешний «низкий рост ретейла», который фиксируют аналитики, — это скорее нерешительный толчок от дна. Только в апреле 2017 года остановилось падение продаж в отечественной торговле, которое мы до этого наблюдали в течение 27 месяцев. В 2018 году тенденции оставались тревожными: необходимость повышения розничных цен в связи с ростом себестоимости на фоне снижения среднего чека, растущая эластичность спроса, усиление конкурентной среды. Показатели розничной торговли были намертво прикованы к падению реальных доходов населения, и это невозможно было исправить маркетинговой акробатикой, оптимизацией и диджитализацией.

Если в конце 2016 года, по данным Росстата, за чертой бедности находились 19,6 млн человек, или 13,3% населения (это, к слову, хуже, чем в кризисный период 2008-2009 годов), то в 2017 году 70% семей начали урезать расходы на обновление гардероба, продукты питания, развлечения, поездки в отпуск, медикаменты. А сегодня официально признаны бедными 22 млн из 146 млн россиян. По данным Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, треть россиян (28,8%) потенциально в ближайшее время может пополнить эти ряды.

Но у нас, разумеется, и кости домино падают по особому пути. Мы наблюдаем не снижение объема розничной торговли, а смещение массового спроса в низкий ценовой сегмент и расширение присутствия люксовых брендов на этом фоне. Склады довольно инертны к корректировкам отдельных показателей рынка, поэтому они остаются в игре. Высококлассные офисы заняты государственными и прогосударственными структурами, поэтому тоже не сейсмоактивны. Так что ретейл остается лакмусовой бумажкой только в отношении доходов потребителей, которые то и дело забегают за черту нищеты.
Звучит как оптимистичный прогноз для рынка коммерческой недвижимости — но почему-то безрадостно.